Мда, красиво жить не запретишь.

Один из доставивших меня сюда охранников как раз-таки указал в сторону вынесенной за пределы здания террасы, где у декоративного открытого камина в кресле сидел мужчина в чёрном халате.

— Его благородие вас ожидает.

Ну раз так, то не буду заставлять его ждать.

Прошёл через просторный зал к стеклянным панелям и, толкнув рукой дверь, вышел на балкон.

При моём появлении мужчина поднялся на ноги, опираясь на чёрную трость с серебристым набалдашником. Почему-то я совсем не удивился тому факту, что сделан он был в виде волчьей головы.

В остальном довольно приметный мужик. Около шестидесяти. Высокий, но чуть сутулился. Аккуратно подстриженные седые волосы и борода. И внимательный, цепкий взгляд, который мне сразу не понравился. Слишком уж часто в прошлой жизни на меня таким взглядом смотрели люди, за один стол с которыми я бы не то что не сел…

…я бы с ними даже одним воздухом дышать бы не хотел.

— Ваше благородие, — поприветствовал его.

— Надо же, — скрипучим, но довольно приятным на слух голосом произнёс он, — как редко нынче встречается вежливость и приличия у молодых людей. Кто другой на вашем месте начал бы уже задавать мне вопросы.

— Со всем уважением, но я не «кто-то другой», ваше благородие, — спокойно произнёс. — Тем более что в этот раз ваше приглашение несколько отличается от предыдущего.

Он слегка поморщился от моих слов. Жаль, но его эмоции оказались для меня подобны закрытой книге. Знать бы ещё почему. И вот ещё вопрос! Если я не способен прочитать его эмоции, могу ли я отдать ему приказ?

Интуиция подсказывала, что нет. Не смогу. А здравый смысл настоятельно рекомендовал не проверять.

— Мда, — Волков недовольно цокнул языком. — Похоже, что, говоря о вежливости и приличиях, я поторопился.

А вот я, похоже, был прав. Этот разговор мне не понравится.

Глава 5

— Мда, — Волков недовольно цокнул языком, — похоже, говоря о вежливости и приличиях, я поторопился.

— Хотите сказать, что я ошибся?

— Хочу сказать, — проскрежетал Волков, — что произошло досадное, порождённое глупостью недоразумение.

О как. Любопытно. И что же он имеет в виду под словом «недоразумение»?

— Может быть, проясните для меня ситуацию?

— Как я сказал, произошло недоразумение, — повторил Волков. — Представьте себе, молодой человек, я сидел вечером, отдыхал. Как вдруг мне звонят и сообщают, что моего младшего сына доставили в больницу. А затем я узнаю, что какой-то простолюдин напал на него и избил.

— Любопытная трактовка ситуации. А вот я, как и значительное количество свидетелей, считаю, что напали как раз на меня. Есть даже записи с видео камер, если вдруг этого окажется недостаточно.

— А вы думаете, что меня хоть сколько-то волнует ваша трактовка событий? — слегка удивленно посмотрел на меня Волков.

— Думаю, если дело дойдёт до суда, то она будет вас волновать, — не стал я тушеваться. — На записях из ресторана хорошо видно, как он первым набросился на меня. И вы это знаете. Именно по этой причине я сейчас стою здесь, перед вами, а не сижу в камере.

Вот именно тут, в этом самом моменте, я мог проявить… нет, не силу. Скорее, некоторую уверенность в своих словах. Законы Российской Империи в этом плане не имели двусмысленности. Преступление являлось преступлением вне зависимости от того, кто его совершил. Аристократы подсудны точно так же, как и простые люди.

Это официальная позиция государства. Но, как это часто бывает, связи и деньги решали многое. Даже там, где, по идее, все должны были быть равны. Именно связи, влияние и значительные средства делали некоторых людей равнее, чем другие. Понятное дело, если бы я первый напал на этого засранца… что, в общем-то, и произошло, мне был бы полный и бесповоротный абзац. Но с учётом всех обстоятельств имелись хорошие такие шансы, что закон встанет на мою сторону. Другое дело, что с большой долей вероятности беспокоиться мне стоило не только о проблемах с законом.

И стоящий предо мной барон подтвердил мои мысли.

— Пока, — скрипуче уточнил Волков. — Пока не сидите, молодой человек. И я на вашем месте в последнюю очередь переживал бы о том, что вы можете оказаться в камере.

— Звучит как угроза.

— Звучит как констатация факта, — резко произнёс Волков. — Если бы я хотел, то раздавил бы вас в тот же день, когда узнал о случившемся. Хотите знать, как дальше будут разворачиваться события, Александр?

— Не откажусь, ваше благородие.

Волков вздохнул и поджал губы. Вообще у меня складывалось впечатление, что весь этот разговор был ему нужен, как телеге пятое колесо. Словно он занимался совсем не тем, чем хотел. И меньше всего сейчас он хотел стоять тут и вести беседы с каким-то простолюдином. Это видно по его лицу. Сам факт того, что он тратит на это время, раздражал его.

Честно говоря, странно. Учитывая то, что мне рассказала Марина, я ожидал увидеть как минимум злого и жестокого старика, держащего в руке молоток и видящего в окружающих проблемах исключительно гвозди.

А что вы делаете с гвоздями? Правильно. Вы их забиваете.

Здесь же у меня стойкое ощущение, что его раздражает сам факт возникновения появившейся проблемы.

— В моём положении, молодой человек, репутация очень важна, — проговорил Волков, опираясь на свою трость. — Она как щит. Малейшая грязь может вызвать коррозию и ржавчину. Испортить металл. И, соответственно, сделать тебя уязвимым. Поэтому я должен следить за репутацией. Положение обязывает. Завтра при свидетелях вы принесёте официальные извинения моему сыну за то, что напали на него. Вы будете сожалеть и раскаиваться в том, что сделали. Возможно, даже будете готовы компенсировать нанесённый ему ущерб. Сумма меня не волнует. Главное — намерение. Но ваши извинения должны звучать максимально искренне. Так, чтобы я в них поверил. Хоть на колени встаньте и слёзно умоляйте, если вам так будет удобнее. Мне плевать. После этого Даниил, несмотря на нанесенный ему вред, проявит великодушие и простит вас, как и подобает высокородному аристократу. На этом конфликт для обеих сторон будет исчерпан.

— Нет.

Волков удивился. А чего он ждал? Что я по первому же требованию упаду на колени и буду расшаркиваться перед этим уродом? Старик совсем спятил? Или он не понимает, что одним этим я просто убью в себе любые амбиции? Встать на колени?

Да даже той проклятой ночью, стоя на крыше здания под проливным дождём и глядя в направленный мне в лицо ствол пистолета, я не стал унижаться и просить о милосердии! И дело даже не в понимании бесполезности подобных действий.

Я могу ошибаться!

Могу не подумать и сделать глупость!

Но точно не стану унижать собственное достоинство!

— Мне послышалось или вы сейчас отказались?

— Нет, ваше благородие, — не снижая твёрдости голоса проговорил я. — Вам не послышалось. Я не стану унижаться и просить прощения за то, что ваш сын самовлюблённый мудак. Он оскорбил мою женщину. Затем попытался напасть на меня. И получил то, что заслуживал. И я не стану просить прощения за то, что сделал. Потому что, окажись я опять в той же ситуации, поступил бы точно так же и снова разбил вашему сыну лицо.

На лице Волкова появилась то ли усмешка, то ли презрительная улыбка. Он покачал головой.

— Присущая молодости наглость — хорошая черта. Но она может быть опасна, если не знать, кому можно дерзить, а кому нельзя, молодой человек. Я ещё раз спрошу, вы отказываетесь от моих условий?

— Повторяться я не стану.

— Жаль. Можно было бы избежать лишних сложностей. Что же, значит, мы будем решать эту проблему по-другому, — вздохнул Волков с таким видом, словно только что сделал рутинную запись в своём ежедневнике.

— Это как же?

— Так, как вам вряд ли понравится, — вздохнул он. — Свободны. Можете идти. Мои люди отвезут вас, куда скажете.

И махнул мне рукой, уходи, мол, мы закончили.